Продолжение. НАЧАЛО — ЗДЕСЬ.

И.Р.: Ещё раз отойдём от истории и вернемся к литературе. Всё-таки почему в нашей литературе за последние полгода-год неожиданно воскресают и воскресают Романовы? Можно предположить, что в обществе пробуждаются некие монархические симпатии, а книги — их следствие. Или это такая тоска — по тому, что было, или по тому, чего не было. А может, это такая попытка выйти из интеллектуального тупика, в котором мы все оказались. Или реакция на бесконечные романы о грустной судьбе интеллигента в СССР, которыми из года в год полны любые премиальные книжные списки. Однозначного ответа в голову не приходит. А какова ваша версия?

В.З.: На мой взгляд, здесь сошлись разные звёзды — та общественная и политическая турбулентность, в которой сейчас оказался весь мир, антидемократический дискурс, кризис выборных демократий и неожиданная устойчивость конституционных монархий (вспомните, с каким масштабом хоронили Елизавету II)… Кстати: прошло ровно сто лет с тех пор, как был написан роман «За чертополохом». И в теперешний период турбулентности нам хочется обратить внимание на некоторые темы, которые были «больными» и тогда, сто лет назад. Всё уже было. Отсюда — востребованность в нашей литературе темы той же гражданской войны. Нам хочется посмотреть, как это было — и сравнить с тем, что происходило, происходит или может произойти где-то в мире или у в нашей стране.

И.Р.: А если немного осторожных прогнозов? Долго ли протянет эта условно «постмонархическая» линия в нашей литературе? Например, массовых книжных попыток серьёзно поиграть в советскую утопию, в «небесный СССР» в России после 91-го года почти не предпринималось (за исключением, может быть, романов Михаила Елизарова). Тенденций не было. А теперь — с противоположным знаком — есть. Как думаете, она продолжится, будет развиваться? Или это, что называется, «разовая акция»?

В.З.: Знаете, сегодня здесь должен был присутствовать писатель Шамиль Идиатуллин. К сожалению, у него не получилось приехать. У него тоже есть роман о позднесоветском времени «Город Брежнев» — и книга «Возвращение «Пионера» — чем это последнее не советская утопия? По сюжету, пионеров отправляют в космический полёт, и спустя какое-то время они возвращаются в наш сегодняшний день. Они, мягко говоря, очень удивлены: что здесь происходит? Почему вокруг все иностранное? Где наше, советское? И пионеры, понятное дело, оказываются лишними на нашем нынешнем «празднике жизни». Думается, советская эпоха ещё ждёт своего осмысления, и когда пройдёт волна книг о закате империи, революции и гражданской войне, настанет и её черёд. А сейчас осмысливаются другие времена — те же семнадцатый, двадцатый, двадцать первый, двадцать второй годы. Обратите внимание: пользуется успехом и переиздаётся та же «Зимняя дорога» Леонида Юзефовича про последнее сражение гражданской войны.

Мы только что отметили столетие этого события. А дальше, на мой взгляд, пойдёт настоящее осмысление советской эпохи. В утопическом или антиутопическом ключе, я пока не знаю. Если кто-то интересуется этой темой, рекомендую обратить внимание на «И-трилогию» Дмитрия Быкова^* — «Икс», «Июнь», «Истребитель». Это тоже переосмысление советской эпохи. У него там есть и «великая советская идея»: инженеры, лётчики, достижения — и её оборотная сторона. Посмотрим на ближайшие короткие списки литературных премий — «Большой книги», «Ясной Поляны». Возможно, там нас уже будут ждать книги как раз про советский период.

И.Р.: Можно ли считать «Остров Крым» Василия Аксёнова своеобразным промежуточным звеном между книгами Петра Краснова «За чертополохом» и «Белая свитка» и рассматриваемыми сегодня тремя современными книгами?

В.З. Неожиданный вопрос, но вполне резонный. Напомню сюжет Аксёнова: в его романе Крым — остров, а не полуостров, и он никогда не был советским, белогвардейские эмигранты, бежавшие после революции 1917 года, превратили Крым в процветающее демократическое государство, где мирно уживались и монархисты, и националисты, и даже коммунисты — своего рода аналог сегодняшнего Тайваня. Важно, что это государство — образ той самой России, «что мы потеряли» — а вернее, никогда не приобретали: успешная, высокотехнологичная либеральная страна с высоким уровнем жизни.

Я впервые прочитал этот «неисторический роман» в журнале «Юность» летом 1990 года, именно в Крыму, в Мисхоре, и помню то чувство щемящей тоски, когда в финале советские войска входят в Крым — причём это вторжение названо «Военно-спортивный праздник «Весна»»! В то перестроечное время «больших надежд» роман стал бестселлером, его читали все. Новый всплеск интереса к этой книге был, как вы догадываетесь, в 2014 году, и до сих пор роман переиздаётся снова и снова. Интересно, что не мне одному не нравился финал книги Аксёнова: в 2001 году был опубликован роман Ольги Брилёвой «Ваше благородие» — «фанфик», продолжение того самого знаменитого аксёновского романа, который кончается вторжением советской армии в независимый Крым и его аннексией.

Книга Брилёвой построена на рассказе о партизанской войне в Крыму — войне против советских войск. Действие начинается чуть раньше известного нам финала романа Аксёнова — советская армия входит в Крым, однако через несколько дней по заранее согласованному секретному сигналу начинается вооруженное сопротивление, выплескивающееся за пределы Крыма — вплоть до боевых столкновений под Одессой и Николаевом. Думаю, и Аксёнов, и Брилёва читали романы Петра Николаевича Краснова, есть немало смысловых пересечений, только в основу своей альтернативной истории «Острова Крым» они ставили не монархическую идею, а скорее либерально-демократическую.

М.М.: Спасибо! А теперь можно перейти к вопросам из зала.

Вопрос из зала: Расскажите про любовные линии в романе — насколько они «альтернативны» и какую роль играют в сюжете?

В.З.: Про любовь… Дело в том, что после первой книги, «Жестяного пожарного», было много жалоб: там мало любви, и девушкам было несколько неинтересно читать. И тогда я решил написать новую книгу по-другому (роман «В тени трона») и по-инженерному взял две самые знаменитые истории любви двадцатого века. Те, в которых монарх отрекается от своего трона и идёт поперёк мнению семьи. Меня потрясло, что и у Натальи Брасовой, и Уоллис Симпсон это был уже третий брак. В странах с англиканской и православной церковью, где разводы были практически невозможны. И я стал параллельным монтажом «собирать» эти две истории любви. Но, конечно, русская история — Михаила Александровича и Натальи Брасовой — победила, и Уоллис Симпсон с Давидом-Эдуардом несколько отошли на второй план. Хотя они тоже остаются важными персонажами. Поэтому когда мы с коллегами пишем «альтернативную историю» — это часто именно история любви. У вас, Алексей (прим. ред.: обращается к Алексею Колмогорову, автору романа «ОТМА») — самая крутая история любви. Мичман Анненков любит всех четырёх княжон Романовых. И самое интересное — они ему отвечают взаимностью. Я даже не представляю: если ставить по «ОТМЕ» фильм, кто был бы режиссёром — и кто его мог бы сыграть, чтобы все четыре княжны смогли бы полюбить такого героя?

Алексей Колмогоров: Фильм будет, режиссёром буду я. А главную роль должен сыграть молодой человек. Думаю, мы его ещё не знаем.

В.З.: Да. Анненков — юный. Не буду спойлерить — но почему он полюбил всех четырёх княжон сразу? Он был юнгой на императорской яхте и с девчатами с детства рос, играл и так далее. И привязался к ним, полюбил их ещё с тех пор. А потом спасал им жизни.

М.М.: Хотелось задать ещё вот какой вопрос. Татьяна Черниговская, например, говорит о том, что ей очень страшно, когда она читает про успехи в разработке искусственного интеллекта (ИИ). Потому что она не понимает, куда всё это может нас завести. Вопрос Василию и Алексею: вы готовы, что искусственный интеллект однажды сможет написать за вас книгу? И второй вопрос: как вы бы отнеслись к тому, что качество ваших книг гипотетически будет оценивать программа? И вопрос критику: готовы ли вы и ваше профессиональное сообщество к тому, что будете разбирать произведения, написанные ИИ, а также к тому, что вас тоже может заменить программа?

В.З.: Я точно не готов какой-то машине что-либо доверять — разве что техническую, редакционную работу. Мы же доверяем, в конце концов, компьютеру в качестве редактора? Скажем честно: когда работаешь быстро, он помогает — выискивает ошибки, «ловит блох» и так далее. А почитать какой-нибудь критический пассаж, написанный компьютером, я бы согласился. Это интересно — или по крайней мере весело.

А.К.: За меня никто ничего не напишет. Художественная литература тем и отличается, что за ней стоит личность автора. Если она у меня есть, то именно такая, и никто, кроме меня, не сможет эту личность воспроизвести. Плохая ли она, хорошая ли; может быть, она кому-то не нравится или не слишком искусна, а машина в чём-то искуснее. Но всё равно это машина, и за меня она ничего не сотворит. И оценить текст она вряд ли сможет, едва ли это имеет смысл. Как сказал классик фантастики Станислав Лем: «Человеку нужен человек». Оценка компьютером литературы, написанной человеком, бессмысленна. Зачем нам это нужно? Мы люди и пишем для людей. И оценивать это должны тоже люди.

И.Р.: С одной стороны, к этой тенденции я отношусь хорошо, потому что если критиковать программу, никто тебе потом лицо не набьёт. Если же говорить о программе, которая будет заниматься критикой, то, во-первых, об этом нужно беспокоиться в первую очередь коллегам-литературоведам, поскольку в критике личность пишущего, его темперамент тоже играют важную роль. Самые яркие критики, как правило — люди со своей индивидуальностью, своим стилем. А если ИИ сможет заменить обзорщиков, у которых абсолютно нейтральное перо и универсальные приёмы, то для читателя ничего не изменится.

Вопрос из зала: Василий Александрович, у вас так хорошо получается «воскрешать» Романовых… Я рос в Ташкенте, там была резиденция Николая Константиновича Романова. Это внук Николая Первого, фактически сосланный туда. Литературы о нём почти нет. Может, вас заманить в Ташкент — «воскрешать» его? Прекрасное место.

В.З.: Николай Константинович — очень интересный исторический персонаж, и я с удовольствием вспоминаю о нём. Вообще русское проникновение в Среднюю Азию — это отдельная история. Цивилизационная, колонизационная, история трансформации культуры… Здесь ещё копать и копать. Например, на территории Москвы находился так называемый Ордынский концлагерь (на Замоскворечье). Это была специальная женская зона, филиал Ивановского лагеря, который находился в Ивановском монастыре. И там находилось, по плановой численности, 250 женщин. Кто эти женщины? Настоятельницы монастырей, княгини, графини, баронессы… А из мужского контингента там были только три поколения наследников Хивинского хана. Потому что Красная армия понимала: семью Хивинского хана ни в коем случае нельзя разделять, отправляя их в разные зоны — мужскую и женскую. Поскольку мужчины там очень сильно зависели от женщин. И такого рода культурные артефакты, которые возникают в истории, симптоматичны. Неслучайно именно через Среднюю Азию идут герои «ОТМЫ», неслучайно Средней Азии много в романах Краснова, неслучайно и в моей книге Михаил Александрович пробирается через эти места, через узнаваемые среднеазиатские города. Безусловно, писать об этом хочется. И не только в контексте Романовых, но и в целом про взаимоотношения России и Средней Азии. Чем для нас этот регион был исторически — наша Индия или всё-таки что-то принципиально иное?

Вопрос из зала: Давно известно, что история повторяется. Если мы не учимся у истории, значит, обречены совершать те же ошибки. Чем закончилось правление Романовых? Расстрелом. Пришёл к власти Ленин, произошла революция. Если мы не делаем выводов из исторических событий, означает ли это, что где-то может появиться новый Ленин? Просчитывают ли историки вероятность повторения тех или иных исторических событий? И зачем нам сейчас знать историю последних Романовых?

В.З.: Безусловно, сейчас в России совершенно другая социально-классовая структура. Можно, конечно, поискать в современности аналоги и сказать, например, что функцию газеты «Искра» сегодня выполняют социальные сети. Можно найти какие-то иные параллели. В моем предыдущем романе «Жестяной пожарный» жену главного героя зовут Люба Красина, и она является дочерью Леонида Красина. Кто он такой? Серьёзный богатый человек, который сначала «наладил» первую русскую революцию, а после Гражданской в какой-то степени восстановил внешнюю торговлю страны и советскую экономику вообще. Талантливый инженер, совершенно потрясающий гениальный предприниматель, судьба которого до сих пор ещё никем толком не исследована. Это я к чему. Несмотря на серьёзнейшие различия между социально-классовыми структурами тогдашней и нынешней России, отследить какие-то параллели всё-таки можно. Например, сказать, что Красин — такой, как нынешние миллиардеры, олигархи, которые сейчас есть у нас в России. Но эти параллели всё же не точны. Можно, конечно, «натягивать кота на глобус» и считать, например, что сегодняшняя номенклатура — аналог служилого дворянства столетней давности. Хотя это, скорее, не так. Такого рода аналогии только запутывают, хотя играть в них, разумеется, очень интересно.

И.Р.: Я не специалист в этом вопросе, но сказал бы, что за эти сто лишним лет в мире не появилось ни одной сколько-нибудь новой экономической системы вне дихотомии «капитализм-социализм». Последний тогда был нов и свеж, и это новое хотелось испробовать, проверить. Сейчас всё иначе: во-первых, мы знаем возможные последствия подобного, во-вторых, социалистические силы во всём мире уже далеко не так сильны, как раньше. Революция — кардинальный слом существующей общественно-экономической формации. Но на что её менять? Если гипотетически одни персоналии во власти просто меняются на других, пусть даже, допустим, в ходе вооружённого восстания, всё равно это будет переворот, а не революция. Зачем читать исторические книги о тех временах? Интересно же. Мы же читаем, например, про Спартака или гуннов. К тому же не так много сюжетов вообще — и в литературе, и в жизни. По Борхесу, их всего четыре. Конечно, совпадения неизбежны. И наблюдать за ними всегда увлекательно.

Василий Зубакин: Коллеги, давайте я напоследок раскрою происхождение названия романа Краснова. И коротко коснусь его сюжета. Что такое «За чертополохом»?

Представьте: через сорок лет после революции и гражданской войны случилась некая военная коллизия. Красная армия пошла на запад, но по некоторым причинам сама себя уничтожила химическим оружием и аэропланами. В итоге образовалась полоса диких зарослей буйного чертополоха, которой как-то генетически выродился из-за применения этого самого химического оружия. И за этим чертополохом и возродилась истинная Россия, как она представлялась Краснову. С православием, поездами и самолётами, но без автомобилей — с лошадьми. С русской кухней, русской одеждой, но с современным оружием массового уничтожения, средствами связи, видеотелефонами и прочим. Всё это Краснов описал ещё в 1922 году. Позже, относительно недавно, «за чертополох» проник Владимир Сорокин и многое там… увидел. А вообще история — такая странная вещь… Как уже было замечено, многое в ней повторяется. И когда читаешь Краснова, порой просто диву даёшься: действительно, повторяется очень многое. И хотелось бы, чтобы повторялось только хорошее.

Иван Родионов: И чтобы чертополох однажды был вырублен.

Примечание:

^* Литератор Дмитрий Быков признан иноагентом.

НА ГЛАВНУЮ БЛОГА ПЕРЕМЕН>>